Есть о чем подумать

Я к вам пришёл, минуя годы.
Прежде не мог. Лишён свободы.
13 лет провёл в тюрьме,
Страдая, прожил их во тьме.
 
Не мог забыть злосчастный день,
Принёсший столько перемен!
Печаль душила меня крепко,
Занозой впилась, словно щепка.
 
Жил только мыслею одной,
Чтоб только встретиться с вдовой.
Вина пред вами сердце жжёт,
С тех самых пор ведя отсчёт.
 
Минули годы с страшной даты,
Когда влетел я чуть поддатый,
В машину желтую, в такси.
В тот миг не видел я ни зги.
 
Был алкоголем одурманен,
Машину вихрем протаранил.
Сбежал и спрятался на даче,
Забившись в угол горько плача.
 
Тогда, жалея о судьбе,
Я думал только о себе!
Орал истошно, бил об стенку,
Изранил в кровь свою коленку.
 
Презренье, ненависть питая,
Я встал и слёзы вытирая,
Превозмогая боль в ноге,
Собрал всю волю в кулаке.
 
Сел снова я за руль машины
И твёрдо знал, что уж отныне,
Смогу принять свою вину,
Людские жизни на кону!
 
У скорой медсестра стояла,
Будто во сне она сказала:
«Минуты важные прошли,
А ведь могли б его спасти!»
 
Я фразу эту не забуду!
По гроб доски я помнить буду!
Зачем тогда я испугался!?
Мог жизнь спасти пока скрывался.
 
Просить пришёл у вас прощенье,
Мой мир окутало мученье!
Скажите, как же дальше жить,
Как в сердце боль мне усмирить?
 
Весь текст он залпом произнёс,
Боялся криков, женских слез.
Закончив сложный свой рассказ
Он ждал ответа затаясь.
 
Свинцовой тучей тишина
Сердца встревожила сполна.
Неловкость в воздухе повисла,
Слова потеряны и мысли.
 
Но вдруг раздался детский крик
Весёлый, радостный возник
Мальчишка , рыжий сорванец
Задорный смех разбил свинец.
 
«Там котик мой на шкаф забрался»-
Крича, он мило улыбался.
«Пусть папа в комнату зайдёт
И Ваську нашего спасёт!»
 
Услышав звонкий голос сына,
Во двор вошёл седой мужчина.
Увидев гостя у порога,
К супруге обратился строго:
 
«А это кто!? Зачем впустила?
Меня опять же не спросила!»
«Так это ж Петька, наш сосед,
Его здесь раньше жив был дед.
 
Он просто мимо проезжал,
Меня случайно увидал.
Но он торопиться домой!
Он на машине грузовой....»
 
«Скорей же папа, ну пойдём!
Кота с тобою мы спасём!»-
Парнишка к котику спешил,
За ногу папу потащил!
 
Когда же смолкли голоса,
Настрой сменили небеса.
Вновь туча стала сильно злиться,
Готовясь громом разразиться.
 
«Простите» - выдавить смогла
Печальным голосом вдова.
«Да разве в силах мне решать?
Когда сама смогла предать!
 
Прошу, сходите на могилу!
Я через вас хочу Даниле
Всего три слова передать.
Любить! Надеяться и ждать!
 
Я верю, встретимся мы с ним
Сердца свои соединим!
Теперь же срочно уходите!
Супруга моего не злите!»
 
С молитвой тихой на устах,
Уставший путник у креста
С безумно грустными глазами,
Измучен прежними грехами.
 
Уже который год подряд
Встречает с кладбищем закат.
В одну и ту же дату лета,
Он дожидается ответа.

Когда, устав от жизни ты,
Уловишь легкое волненье,
Быстрее действуй и не жди,
Не вспыхнет пламя озаренья!

Не жди, что завтра будет день,
Светлее, радостней и краше.
Оправдывать не стоит лень,
Не стоит и пытаться даже!

Вставай! Меняйся! Не мечтай!
Вперёд шагай отважно!
Не завтра утром начинай,
СЕЙЧАС начать так важно!

Решился!? Так вперёд иди!
Сквозь тернии, пустыни.
И сделав первые шаги,
Не дай погрясть в пучине.

Когда же силы обретёшь,
Послушны станут ноги,
Пускайся в бег и ты найдёшь
Чудесный мир в дороге!

Зачем мы часто близких мучим?
Зачем обидные слова
Нас отравляют перцем жгучим,
Касаясь разума едва?

Зачем бездушно разрываем,
Терзаньем трепетную нить?
Зачем любимых словом раним?
А после просим их простить.

Зачем в минуты прозреваем,
Попав в туманный грустный мир.
От одиночества страдаем,
В стенах безжизненных квартир.

У городского парка, где шумит фонтан,
Раскинул цирк бродячий балаган.
Бой шумных барабанов, скрипок визг,
Зазвал людей на праздник вмиг.
Народ честной здесь собрался́,
Веселый праздник начался́!

С шутливым клоуном играют,
Ленты бумажные бросают.
Здесь Арлекин танцует в шуме,
В красивом клетчатом костюме.
Сальто-мортале акробат,
Исполнить людям очень рад.

В блестящем платье из сатина,
Младая дева — Коломбина,
С фальшивым локоном на лбу,
Конфеты ловит на ходу.
Жонглер подкидывает кольца,
Наездник больно бьет «уродца».

Горбун чудовищно кривится,
Гримасы корчит, но не злится...
Кривлянья встретили фурор
И оживленный разговор.

«Какой смешной и страшный карлик!» -
Изрек мальчишка, евший пряник!
«Он просто маленький уродец!» -
Презренным тоном молвит хлопец.

«Горбун несчастный! Мерзкий! Фу!
Его держать надо в хлеву!» -
Визжала дама покраснев,
В глазах ее читался гнев.

«Его хочу я тоже пнуть.
Позволь пожалуйста! Чуть-чуть!» -
Кричал мальчишка лет семи,
Из обеспеченной семьи.

Горбун услышав разговор,
К ребенку спешно подошел,
Специально голову склоня,
Подставил щеку для битья.

И тут же получил по уху,
Шальную с визгом оплеуху.
В ребенка карлик взглядом впился
И смехом дивным разразился.

Веселье подхватил народ,
В сладкой истоме он ревет.
С задорным смехом угорает,
Детей повыше поднимает.

Совместно корчатся в гримасе,
Толпятся дружно в серой массе.
Толкают, бьют они с детьми,
Сравнимы стали со зверьми.

А карлик с ними солидарен,
Развлечь старается сударынь,
Детей и взрослых разных лет,
Чтоб заработать на обед...

За горы солнце закатилось,
Веселье тишиной сменилось.
Устала труппа циркачей,
Весь день работать для людей.
Поужинали все, разошлись,
В своих кроватях улеглись.

Глаза от устали сомкнули
И дружно в пять минут уснули.
Спокойно нежатся в постелях,
В уютных теплых колыбелях.
Но одному из них не спится,
Горбун с тревогой затаился.

Безгласно, ночи напролет,
Терзается и слезы льет.
В его уродливое тельце
Вселилось трепетное сердце,
Обиды с детства поглощает,
Себя и душу истязает.

Насмешки дикие людей,
Больнее плётки палачей,
Страшнее ада и костра,
Ужасней смертного одра.
Истерзан он, унижен,
На всех людей обижен.

Устав, заснет он в забытье,
С слезой соленой на щеке,
Тревожный сон его спасет,
В нем он покой лишь обретет.
Поспит, немного отдохнет
Друзей мифических найдет.

Когда же солнышко проснется,
Мученьем новый день вернется.
В душе взметнется вихрем мгла
Издаст безмолвный крик она.
Сожмется сердце кру́гом,
Готовясь к новым мукам...

На площади, у серых стен немых,
Устав, от долгих ожиданий, затяжных.
В прохладный полдень люд толпился,
Высматривая смертника, изрядно утомился.

Услышав лязг стальных дверей,
Взор устремили вдаль, на палачей,
На исхудавшего унылого мужчину,
С лицом, изъеденным глубокими морщинами.

Брел медленно, роняя слезы пленник.
За ним молясь с иконой, шел священник,
Слова прощальные насилу подбирал,
В загробный путь он «сына» провожал.

Мужчина шел неспешно, озирался,
Будто хотел он с кем-то попрощаться.
Искал кого-то средь немой толпы,
Но не нашел лица знакомого, увы.

Палач взял в руки толстую бечевку,
Веревкой лезвие поднял и закрепил защелкой.
Мужчину уложил на деревянную скамейку,
Не стал снимать с него худую телогрейку.

Ремнем он тело хрупкое скрепил,
А шею между досок разместил,
Рычаг зажал в могучий свой кулак
Как статуя застыл, ни сделав шаг.

Разрезал звонкий голос тишину:
«В конце концов признал и вор свою вину.
Ну что ж пора!», - судья сказал
«Час искупления настал»!

Стремглав скользнула гильотина.
Мощна. Сильна. Страшнее чем лавина.
Упала камнем. Бешено. Стремительно.
Восторг и ужас вызвала разительно.

Косое лезвие легко прошло сквозь плоть,
Центнер железа и коня легко убьет.
Безжизненное тело кровью истекает,
А в стороне глава лежит, от жизни отдыхает.

Толпа зевак, как пчелы, загудела,
Не расходилась, зрелища хотела…
Раскатом разда́лся пронзительный крик:
«Расстроил меня быстрой смертью мужик!

Уж лучше б его на дровнях сожгли,
Мы бы тогда насладиться смогли!
Адскими болями, криком и стоном»
Кто-то басил негодуя, с укором.

Громко выкрикивал, каждый желание,
Чувства забыты и сострадание.
«Надо б его на кол посадить»!
«Нет, не на кол, а камнями забить!»

«Лучше бы в чан опустить с головой
И окатить кипяченой водой!»
«Лучше б повесить его за ребро,
Вот так умора! Было б смешно!»

Гнев затуманил людские умы,
Праздник устроили возле тюрьмы.
Ропот несется по площади эхом,
Доносятся крики с пугающим смехом.

Только в сторонке парнишка один,
Плачет навзрыд убиенного сын.
Горе его поразило вдвойне:
Папина смерть и крики в толпе.

Шепчет он тихо и к телу идёт
Детский невинный вопрос задает,
«Как мог допустить ты всевышней беду,
За то, что мне папа ворует еду?

За то, что на рынке он хлеба украл?
Всего лишь за это его наказал?»
Вопросы измучили парня вконец,
На землю приник, где лежал и отец.

О́бнял с любовью остывшее тело
Без устали шепчем, им тьма овладела:
«Как мог допустить ты всевышней беду,
За то, что мне папа ворует еду?»

Слова без конца повторяет в бреду,
Понять все трудней их, но они про еду…
В сторонке лежит одиноко глава,
Пристально смотрит на сына она.

Басом раскатным послышалось громко:
«Люди, опомнитесь! Пощадите ребенка!
За что его небо кара́ет смальства́?
Без матери рос он, теперь без отца!»

Вихрем умчались пчелиные звуки,
Вмиг все прозрели, взирая на муки,
Те, что застыли на лике отца,
Те, что постигли разум мальца.

А через несколько дней у могилы,
Толпились все те же и хоронили.
Безмолвием их поразила кончина,
Отца убие́нного и малого сына.

Одиночеством объята томным в тишине,
Роза уловила тусклый свет в окне,
Голову склонила, девичья краса,
Погрузилась в прошлое, глядя в небеса.

Закружились вихрями юные мечты,
Светлые и ясные, как слеза чисты.
Призраком окутало розу на мгновение,
Лучиком скользнуло былое настроение.

Вспомнились чудесные пестрые картины:
Кружево, парящее сплетенной паутины,
Солнечные зайчики в траве резвились,
Голоса чарующие птичек доносились.

Бабочки-крапивницы нежно щекотали,
Крылышками взмахивали и быстро исчезали.
Ветерок-проказник гладил улыбаясь,
Словно что-то чувствовал, всколыхнул прощаясь…

Над прекрасной розой человек склонился,
Встретив в чистом поле, сильно удивился.
Быстро и решительно стебель наклонил,
Без малейших поводом, жизнь ей сократил.

Увядая медленно, в серой темноте,
Сбрасывая листья в вазе на столе,
Поднимает голову из последних сил,
Вопрошает шепотом: «Почему сгубил?»

А в ответ кромешная тишина!
Только свет отбросила тусклая луна,
Только ночь окутала мрачной пеленой,
Только одиночество, со скупой слезой.